Сергей Бетев - Без права на поражение [сборник]
— Положим, что Печеркин-то это понимает не хуже нас с тобой… Он, наверное, в клубе тоже о чем-то думал, — не замедлил вставить Моисеенко.
— Правильно, — согласился Дмитрий Николаевич. — Зато Печеркин не подозревает, что Коляскина уже здесь и сидит в соседней камере, а Коляскина не предполагает, что нам известно о скандале в ее доме и о поездке с Мельником в Свердловск. Почему она не сказала обо всем этом сама? Надо их столкнуть так, чтобы им не осталось никакого пути, кроме правдивых показаний!
— А что, если дать им возможность подумать? — спросил обоих Саломахин. Он опять улыбался едва приметной улыбкой. — А самим попробовать с другого конца… Только перед этим давайте уточним одно: имеем мы право подозревать Печеркина, скажем, в убийстве?..
— Конечно! — немедленно ответил Моисеенко. — Он ведь еще в Шадринске нож хватал.
— Ну?..
— А для этого достаточно и шадринского скандала.
— Не только, — теперь заговорил Суетин. — Как выяснил Василий Тихонович, Печеркина остановила тогда его жена. Значит, она-то во всяком случае…
— Правильно! — Саломахин понял его с полуслова. — Пусть посидят сутки, а мы успеем за это время сделать последний шаг: если окончательно убедимся, что Мельник был в Соколовке, то до убийства нам останется всего полтора километра…
— И эти полтора километра нас уже поведут Печеркин с Коляскиной сами, — сказал Суетин и нарисовал на листке бумаги, который перед ним лежал, жирную точку.
— Посылаю за Татьяной Печеркиной! — резко поднялся Моисеенко.
— Еще одно, товарищи, — остановил его Саломахин. — Надо подумать и над тем, с чего начинать…
Оба остановили на нем вопросительные взгляды.
— Жена, по-моему, должна лучше других знать вещи мужа…
— И помнить, как был одет гость.
23
Татьяна Печеркина робко вошла в кабинет Моисеенко и окончательно смутилась, увидев много людей. Как за помощью, попыталась она обратить свой взгляд к начальнику торфоучастка Румянцеву, но тот, подавленный и от этого раскрасневшийся больше обычного, отвернулся к окну. На столе Моисеенко лежало пять разных поясных ремней. Один из них выглядел хуже, много старее других.
— Подходите ближе, товарищ Печеркина, — пригласил ее Моисеенко. — Посмотрите на эти ремни.
Печеркина, видимо, плохо понимала, что от нее хотят, послушно подошла к столу.
— Есть среди этих ремней знакомый вам? — спросил ее тихо Суетин.
Она не ответила. Только подумав и уяснив смысл вопроса, она взглянула на стол внимательнее и неуверенно протянула руку к старому плетеному ремню.
Анатолий Моисеенко медленно поднимался со стула, но Саломахин, стоявший позади Печеркиной, усадил его жестом обратно, посоветовав женщине мягко:
— Вы присмотритесь, товарищ Печеркина. Торопиться не нужно.
— Да, этот, — обернулась она к нему. — Только откуда он взялся? Давно уж я не видела его на Геннадии. Думала, потерялся…
— Не ошиблись? — подошел к ней Суетин.
— Его, Дмитрий Николаевич, — твердо повторила Печеркина.
Не выдержал Румянцев. Он порывисто вскочил со стула, повернулся к Печеркиной и, увидев, что перепугал ее, ничего не мог сказать и только со всего маху хлопнул себя по бедрам.
— Ох-хо-хо!.. — вырвалось у него.
24
Татьяна Печеркина была уверена, что в милицию ее вызвали по поводу домашнего скандала мужа. Прошел уже год с того времени, а хлопоты с ним все не кончались. И только осенью, когда в Соколовке было собрание, Суетин пообещал не доводить дело до суда. Как потом говорил начальник участка Румянцев, пожалел закон ребятишек. С того и успокоилась.
А жизнь нежданно-негаданно вывернула на другое…
Перед Татьяной Печеркиной вновь промелькнули те короткие, но полные страшных тревог дни. Если случайные свидетели запомнили только гостей Коляскиной, да кто где сидел и что говорил, жена Геннадия знала и чувствовала больше.
В начале допроса она все еще была далека от мысли о беде: ведь все давно прошло и миновало. Но разве могла она забыть тот день, когда, войдя в квартиру Коляскиной в Шадринске, не зная еще, что произошло, но почувствовав, как замер и подобрался ее Геннадий, сама она сжалась в комок от безотчетного страха: она-то лучше всех знала его характер. Геннадий ничего не умел делать спокойно, не было для него конца работы, пока все не сделано, не мог и перед вином отступиться, пока не выплескивались в стакан остатки, и спорить без драки тоже не умел. А на этот раз с мужем стряслось еще худшее: Татьяна заметила, как посветлели его глаза от холодного немого бешенства.
Все, что происходило потом, она видела совсем иным взглядом, чем другие.
Афанасий Мельник не понравился ей. Она наблюдала, с какой осторожностью он присматривался к Геннадию, прежде чем сказать ему хоть одно слово. Как остерегался его, словно ждал вместо ответа удара, и как потом ошибся, приняв внешнее спокойствие за добродушие, не замечая, как темнеют на дне глаз Геннадия беспокойные дробины зрачков. А у нее охватывало спину холодом.
Она раньше других почувствовала, как захлестнула Геннадия слепая ярость, когда, не стесняясь никого, подвыпивший Мельник вспомнил его мать и что-то бывшее между ними. Она не ошиблась тогда: кинулась на нож сама, не думая, что будет дальше…
Но самую большую тревогу поселила в ней Клавдия, которая после этого зауздала Геннадия. Она не переставала говорить с ним, успевая и наливать рюмки, и попридержать от пьяной болтовни Афанасия, и заставить петь других. А о чем говорили, Татьяна так и не разобрала, и от этого все росла необъяснимая тревога…
Женщина не смыкала глаз и по дороге в Свердловск, окончательно сбитая с толку неожиданным решением Клавдии ехать вместе со всеми, плохо понимала разговоры о железе и шифере. Решилась только молча взглянуть на мужа, когда он ни словом не обмолвился после решения Клавдии всем вместе переночевать в Соколовке…
В Соколовке успокоилась. Приехали поздно, в поселке одно за одним затухали окна.
Геннадий ушел домой к продавщице местного магазина, принес четыре поллитровки, а она приготовила на скорую руку ужин, уставила стол разной солониной. Было хоть и не шибко весело, а все по-порядочному.
— Афанасий Мельник с Клавдией собирались уехать с Красного около семи часов, чтобы успеть не к поздней электричке на Нижний Тагил, — рассказывала Татьяна. — Завели будильник, поставили на пять часов, а сами — за стол. Я устала и пересела на кровать. Незаметно задремала. Когда проснулась, увидела Геннадия возле печки, подкладывал дрова. Клавдия сидела за столом, тыкала вилкой в капусту, видно только что выпила.
— А где Афанасий? — спросила я.
— Уехал, — сказала Клавдия.
— А ты?
— Раздумала. На улице холодина поднялась, а у меня пальто старое, стежь скаталась, вовсе не греет. Думаю, с чего это я буду зубами чакать из-за чужой нужды. — Схохотнула: — Вот допьем с Геннадием вино, да и в Шадринск поеду.
Поглядела я на своего, а он и не повернулся ко мне. Как сидел, уткнувшись в печь, так и остался. Подумала, что разругались напоследок опять, но ничего не сказала: уехал — и хорошо…
— Вы были на собрании в клубе, когда говорили об убийстве? — спросил ее Дмитрий Николаевич, присутствовавший на допросе вместе с Саломахиным.
— Нет.
— И не слышали ничего?
— Слышала. Да и у Геннадия спрашивала. Сказал, что убитого возле узкоколейки нашли.
— И больше ничего?
— Велел ни в какие разговоры не соваться, а то затаскают по разным следователям…
— Вы помните, во что был одет Афанасий Мельник? — заканчивал писать Моисеенко.
— Обыкновенно…
— Обувь какая, не забыли?
— В сапогах приезжал.
Татьяна Печеркина уже не выглядела робкой. Она начинала понимать смысл сегодняшних разговоров, на все вопросы отвечала с безразличной откровенностью, не желая ничего утаивать, чтобы быстрее уйти отсюда, И по взгляду ее было видно, что думает она уже о чем-то своем, а в этой комнате ей добавить к сказанному нечего.
Да и Анатолий Моисеенко уже подбирал бумаги.
В кабинете стояла тяжелая прокуренная тишина.
Дмитрий Николаевич подошел к окну и открыл форточку. Прошелся по кабинету, остановился возле Печеркиной:
— У меня больше вопросов нет.
— Значит, свободны вы, товарищ Печеркина, — сказал Моисеенко.
Она поднялась, и взгляд ее остановился на столе, где у самого края лежал ремень Геннадия Печеркина, Спросила:
— А ремень-то где нашелся?
Трое переглянулись.
Ответил за всех Дмитрий Николаевич:
— На руке у Афанасия Мельника. На торфянике-то вашем его нашли убитым. Ничего от него не осталось, по документам кое-как установили. Вот теперь выясняем все остальное… Она ничего не ответила. Только едва приметно качнула головой.
